На днях мы вспоминали годовщину трагических событий октября 1993 года, которые могли перерасти в масштабную гражданскую войну. Эти воспоминания в лентах социальных сетей соседствовали с обсуждением другого события – совсем недавнего. Суд оставил в силе приговор блогеру Владиславу Синице, что вызвало бурное негодование в протестной среде.
Дискуссии о текущих событиях показывают, что мы всегда обсуждаем их на определенном историческом фоне – и этот фон мы видим по-разному.
Для многих 1993 год – это что-то далеко за пределами их памяти, что-то принадлежащее невыученным учебникам истории, как смута или восстание Пугачева. В самом деле, прошло много времени. Дети, которые родились в этот год, уже взрослые, у многих из них у самих дети. Они не помнят, что так бывает – в столице стреляют из танковых орудий, выйдя за хлебом, можно нарваться на пулю, а если ты оказался в неудачное время в неудачном месте, тебя могут убить не потому, что ты за тех или за этих, а просто потому, что кому-то, взявшему в руки ствол, нравится убивать.
Когда ты понятия не имеешь, что будет со страной в самом ближайшем будущем, но догадываешься, что ничего особенно хорошего. Для тех, кто не застал то время, гражданский мир, относительный достаток, безопасность, возможность строить планы на будущее, просто отсутствие стрельбы на улицах – это что-то само собой разумеющееся. На их памяти так было всегда – как жаловалась одна юная участница протестов, «вся моя жизнь прошла при Путине».
Впрочем, дело может быть и не в возрасте – Майдан и его последствия мы могли наблюдать совсем недавно. Дело может быть в полуосознанном блокировании информации, которая, грубо говоря, «ломает кайф». На майке у одного из участников недавних протестов было написано «свобода – это наркотик». Строго говоря, это, конечно, не так – связь между наркотиками и свободой обратная. Но человек, находящийся под воздействием наркотика, субъективно чувствует себя свободным, смелым, отважным, во всех отношениях прекрасным и летающим в облаках. Скучные рациональные доводы, что он вовсе не силен и не свободен, а опасно болен, и многих эта болезнь уже свела в могилу, отскакивают от этой эйфории – когда она есть, или от острого желания вернуться в нее, когда она прошла.
Упоение, вызванное участием в каких-то массовых выступлениях, особенно когда они приправлены легким ароматом борьбы и опасности, вызывает похожий эффект – но без веществ. Рассказы, что на майдане людей опаивали наркотиками, скорее всего, неверны.
Но можно понять, откуда они появились – люди находились в состоянии очевидной эйфории и, как и химически зависимые, реагировали с острой обидой на любые намеки, что с ними происходит что-то неправильное.
При этом «упоение в бою и бездны мрачной на краю» не только обходится без химических стимуляторов, но и дает гораздо более яркий опыт полноты, осмысленности и яркости жизни. Люди, которые до сих пор говорят, что «Майдан – это лучшее, что было с Украиной», со стороны могут показаться чудовищными лжецами. Но на самом деле они исходят из своего подлинного опыта – в их жизни Майдан действительно был пиковым опытом, самым ярким и волнующим из всего, что они когда-либо переживали, более ярким, чем первая любовь или религиозное обращение. Даже чудовищное похмелье, из которого Украина не может выйти до сих пор, не может изгладить память об этом ярчайшем переживании.
Нельзя не заметить и еще одну особенность революционной эйфории. Химический наркоман утягивает в «бездну мрачную» только себя; революционер – еще массу людей, которые с ним не кайфовали. Наши борцы с режимом охвачены тем же упоением, причем в рамках той же идеологии и под теми же лозунгами, а перебивать эйфорию рациональной аргументацией – ничуть не более благодарная работа, чем читать на попойке лекцию о вреде алкоголя. Но кто-то должен читать учебники истории и помнить хотя бы самые недавние события. И, рискуя вызвать раздражение, говорить о том, что нет, это не взлет на вершины свободы и достоинства. Это опасная болезнь.
И полемика вокруг случая Синицы – это явный симптом этой болезни. Напомним суть дела. После беспорядков в Москве этим летом в протестной среде возникла идея деанонимизировать сотрудников Росгвардии, которые принимали участие в разгоне несанкционированных митингов – то есть публиковать их имена, адреса, место работы, родных и тому подобные данные. Вероятно, большинство из тех, кто поддерживал эту идею, имели в виду оказывать на росгвардейцев моральное давление – мол, придет сын росгвардейца в школу, а ему одноклассники скажут: «Фу! Стыд и позор твоему отцу быть царским жандармом, душителем революции!» Но блогер Владислав Синица высказал более решительную идею – выслеживать, похищать и убивать детей силовиков, а потом присылать видео со сценой убийства родителям. Вообще, блог Синицы полон извращенных мечтаний о зверствах и мерзостях, которые, по его мнению, надлежало бы проделать над теми или иными неприятными ему людьми.
Блогера арестовали и приговорили к пяти годам лишения свободы. Протестная среда – например, «Новая газета» – возмутилась таким зверством режима. По мнению подписантов открытого письма, опубликованного в этой газете, «в твите Синицы нет призыва к насилию… Твит Синицы – это его мнение о возможных последствиях чрезмерно жестких действий сотрудников полиции к протестующим».
Что же, человек, желающий выступить адвокатом блогера, мог бы занять другую позицию – Синица совершил преступление, но пять лет это слишком. Это можно было бы обсуждать. Я не знаю, сколько было бы правильно. Я не криминолог и не знаю, какие меры были бы достаточны для обуздания такого рода зла. Я только знаю, что в Великобритании, например, двое юных нациков недавно сели – на полтора и на четыре года – из-за того, что в Сети угрожали принцу Гарри, который женился на женщине с примесью негритянской крови и тем «предал белую расу». Вопреки убеждению многих пользователей русского сегмента фейсбука, в демократических странах вполне можно сесть за твит – и как нацики, так и исламские экстремисты регулярно садятся.
Но в нашем протестном движении преобладает та линия защиты, что преступления, которое следовало бы пресекать, вообще не было. Люди вообще не видят тут зла, которое требовало бы обуздания – максимум глупость. И вот это уже симптом. Потому что если вы не видите тяжелого и опасного зла в разрушении некоторых табу, то у вас, увы, под влиянием «наркотика свободы» сильно подорваны не только личные этические принципы, но и способность прогнозировать ситуацию на полтора хода вперед.
Конечно, некоторые из читателей немедленно возмутятся – «это у нас-то подорваны этические принципы?» В самом деле, борцы с режимом остро переживают свою праведность – они-то как раз люди чести, совести, милосердия, правды и всех святых добродетелей, а противостоят им жулики, воры и всякого рода подлецы и мерзавцы. Беда в том, что это тоже явный симптом утраты связи с реальностью. Так уж люди устроены, что святые сокрушаются о своих грехах, злодеи упиваются своей праведностью. Мы более всего оказываемся подвержены опасности – в том числе опасности моральной деградации – когда думаем, что нам-то она не угрожает. Вернувшись к примеру с наркотиками, мы можем заметить, что именно тот безрассудный юноша, который думает, что уж он-то точно не превратится в умирающего в канаве наркомана, и имеет наибольшие шансы в него превратиться.
И вот неспособность признавать важность табу и прогнозировать ближайшие результаты их разрушения – это уже симптом деградации, и симптом тяжелый. В обществе живут люди с очень разными предпочтениями и разными оценками ситуации, и важно, чтобы они сохраняли приверженность некоторым базовым соглашениям – например, «а вот детей мы друг у друга не трогаем, и даже речей таких не ведем». Почему? Это надо объяснять? Хорошо, давайте объясним.
Если вы станете угрожать предать ребенка другого человека лютой смерти, этот человек проникнется к вам острой неприязнью и, весьма вероятно, предпримет по отношению к вам агрессивные действия.
Считаете ли вы его реакцию справедливой или нет – она будет именно такой. На угрозы себе человек может не обратить внимания – но вот угрожать близким, особенно детям, это верный способ вызвать реакцию. Если вы при этом заявите, что не угрожаете, а просто предупреждаете о последствиях, то это будет воспринято как злобное издевательство, и только усилит враждебность встревоженных родителей.
В этой напряженной ситуации государство может как-то вмешаться и пресечь угрозы – а может не вмешиваться, и тогда родители станут действовать самостоятельно, устраняя то, что они видят как смертельную угрозу своим детям, неправовым путем. При этом ни об избирательности таких действий, ни об их соразмерности не будет и речи.
Устранение предполагаемого источника опасности силами заинтересованных граждан – практика, хорошо известная в ряде стран мира под названием «Эскадронов Смерти». И, как показывает опыт, она имеет тенденцию быстро распространяться, так что «эскадроны» выезжают уже не по угрозам, а по любому поводу вообще. Насилие всегда очень быстро выходит из-под контроля.
Можно сильно (а иногда даже и обоснованно) негодовать на судебные расправы, но внесудебные расправы – это гораздо хуже. А когда обеспокоенными родителями оказываются еще и люди, обученные и вооруженные государством, но поставленные в ситуацию, когда они сами должны позаботиться о безопасности своих чад – это совсем плохо. Плохо для всех – для государства, для борцов с государством и для аполитичных мирных обывателей.
Кроме того – мне очень неприятно об этом говорить, но сказать надо, раз есть люди, которым без объяснений это не понятно – если табу на угрозы детям политических противников будет сломано, оно будет сломано в отношении всех. Потому любые попытки разрушения такого табу государство должно пресекать. Сразу и решительно. Можно ли обойтись без пяти лет? Не знаю. Меру можно обсуждать – но спор-то идет не о мере. Спор идет о том, должны ли предложения снимать «снафф-видео» с детьми политических противников безоговорочно осуждаться всеми участниками политического процесса и пресекаться государством.
И я полагаю, что да, должны. Некоторые социальные явления надо тормозить в зародыше. Потому что чем дальше, тем их тормозить труднее. Людей, которые разрушают табу, надо останавливать. Гражданский мир и возможность сходить за хлебом, не подвергаясь смертельной опасности – это благо, которое необходимо беречь. Как и возможность – для всех нас – быть спокойными за своих детей.
Источник: