У кино в России две беды – цензура и свобода. Причем свобода, как выяснилось, беда похуже. Тарковский сравнивал себя с глубоководной рыбой, которая может существовать только под давлением. Задавленные советским идеологическим идиотизмом режиссеры ухитрялись снимать ленты, покорявшие весь мир. Рефлексировать эзоповым языком так, что это было понятно миллионам простых зрителей, которые узнавали в киногероях – себя. Потом советская власть рухнула, но ожидание великих свершений обернулось большим творческим пшиком. Оказалось, что советскому человеку просто нечего сказать на рандеву со свободой.
Потрясающий феномен, и разгадать его довольно сложно. Я по пальцам одной руки могу пересчитать ленты первого свободного десятилетия, про которые можно было бы сказать: да, это про нас. Про нашу эпоху. «Маленькая Вера», «Облако-рай», «Брат». Да и то первые два были сняты еще на закате советской власти. Наверное, каждый может припомнить что-то свое, но исключения подтверждают правило. Колоссальный, трагический слом жизненных установок, реформы моральных ценностей, распад страны и уклада жизни – все это осталось практически неотрефлексированным.
На фоне советского кинематографа даже семидесятых годов кино свободной России оказалось жалкой пародией. В литературе, впрочем, дела обстояли не лучше. Примечательно, что красный век русского искусства между революцией и войной был потрясающим культурным взрывом – и в литературе, и в кино. И официальная советская литература, и потаенная, и эмигрантская – все размышляли о месте человека в новом мире. И Платонов, и Шолохов, и Бабель, и Булгаков, и Замятин, и Набоков пытались осмыслить реальность страшного века. Когда советская власть кончилась и идеологический дым рассеялся, реальности на площадке не было.
Реальность начала прорываться в криминальных телесериалах – сначала в «Улицах разбитых фонарей», потом в прекрасном и малоизвестном «Законе» Велединского, потом в «Бригаде», обнаружившей перед нами беспредел с человеческим лицом. Выяснилось, что реальность интересует нашего зрителя куда больше, чем латиноамериканские страсти. И страсти собственного производства вскоре вытеснили из эфира импортные мыльные оперы, положив начало реанимации отечественного киноискусства. Симптоматично, что именно телесериалы не дали загнуться нашей киноиндустрии, хотя смотреть на них мастера кино предпочитали сверху вниз.
Отчасти у этого были основания. Бешеный спрос породил чудовищную халтуру. Сериалы быстро превратились в конвейерное производство с потоковой штамповкой. Однако бессмысленно объяснять издержки жанра бездарностью наших творцов или тупостью наших зрителей, как убеждены многие творцы. Сериальное производство превратилось в серьезный рынок, а каждый рынок изучает своих потребителей. Выяснилось, что у разных каналов – разные аудитории. Если упрощенно – женская хочет смотреть остросюжетные сказки про трудную женскую долю с хеппи-эндом, мужская – как добро с кулаками побеждает зло, а молодежная – ситкомы про себя.
Поэтому у каждого канала возникает свой сериальный формат с заданными предпочтениями его аудитории требованиями. И соответствие желаниям аудитории становится, по сути, рыночной цензурой – ведь рекламодатели платят каналам за аудиторию, а деньги от рекламы позволяют содержать канал и снимать сериалы.
Претензии к аудитории довольно смешны: если вы приходите в магазин за мясом, а вам начинают втюхивать кружевные трусы, вы примете продавца за идиота. Все то же самое и в США – эфирные каналы «Большой тройки» никогда не покажут продукцию интернет-платформ, которая относительно свободна от цензуры. Собственно, расцвет американских сериалов и паломничество деятелей большого кино на телевидение связаны именно с этим.
Эволюция рынка превращает прокатное кино в парад аттракционов, на котором нет места искусству. Независимое кинопроизводство еще трепыхается, но дышит на ладан, тогда как интернет-платформы развиваются бешеными темпами. Только в России их уже около десятка.
И тут возникает интересный вопрос: что они будут показывать и не повторит ли грядущий бум интернет-сериалов историю эфирных, ведь погоня за количеством неизбежно начнет сказываться на качестве? Тут надо заметить, что в целом перспективы нашей сериальной индустрии выглядят весьма неплохо. За кратчайшие сроки она вырвалась в обойму мировых лидеров: на мой субъективный взгляд, если американцы и англичане заслуженно возглавляют список, то мы уже на третьем месте по количеству проектов, которые можно и нужно смотреть. Чудовищного качества продукцию выпускают все, но речь идет о лучших образцах, которых у нас становится все больше и больше: интерес к ним международного рынка тоже показателен.
И вот здесь я хотел бы вернуться к тому, с чего начал. У нас есть замечательные исторические, футуристические, детективные и мелодраматические проекты. Но у нас практически отсутствуют социальные драмы, которые и в прокатном кино достаточно редко встречаются – на ум приходят разве что быковский «Дурак» и «Нелюбовь» Звягинцева. А ведь в основе практически всех культовых американских сериалов, от «Клана Сопрано» до «Прослушки» и «Во все тяжкие» – семейная история и социальная драма. Мы вообще довольно мало склонны задумываться о себе: почему мы такие? что с нами происходит? как нам стать лучше?
На вопрос «кто виноват?» либералы и патриоты тыкают пальцами друг в друга, а вопрос «что делать?» предпочитают не ставить. Поэтому неудивительно несколько брезгливое отношение интеллигенции к социальной или производственной драме. От критиков американского сериала «Чернобыль», которые видели в нем только происки врагов, я слышал: ой, ну это же какая-то «Премия» или «Мы, нижеподписавшиеся». А мне эти прекрасные истории всегда казались необыкновенно важными, хоть публицистики в них было больше, чем поэзии кино. Потому что там была правда жизни нормальных работяг – не маргиналов и не эстетов. Были модели поведения и выбора. Была цена вопроса: когда сказать правду – как выйти на площадь.
В советские времена бытовал такой забавный миф, что мы – духовные, а американцы – примитивные выжиги и потребители. Времена свободы сильно скорректировали это впечатление. Мы вообще довольно похожи, и даже американское общество сейчас оказалось расколотым на обладателей светлых лиц и темных душ.
Духовность не стоит путать со здравым смыслом: и Лев Толстой может стать зеркалом революции, и пороки капитализма – породить великий американский роман, из которого вышли великие американские сериалы. Для того, чтобы догнать и перегнать, нам надо начать вглядываться в себя. Не осуждать, а понимать и принимать.
Мой первый редактор сказала мне замечательные слова: «Ты не можешь быть прокурором собственным героям». Свет идеалов создает миражи. А искусство возвращает к реальности.
Источник: